Статья была опубликована в журнале «Диалог», 2020 — № 2.
В этом номере «Диалога» я продолжу разговор о нарративной практике, развивающейся в рамках конструктивистского подхода к оказанию психологической помощи. В прошлый раз мы говорили о ее ключевой технике – «экстернализирующей беседе», которая помогает установить пространство между проблемой (например, Нерешительностью) и человеком, в котором могут развиваться разнообразные отношения, и в результате у человека появляется ощущение власти над своей проблемой. Когда проблема становится внешней, когда человек уже не верит, что он является проблемой, это позволяет исследовать свои собственные знания, умения и способы устранения последствий проблемы, то есть, говоря языком нарративной практики, «искать „уникальные эпизоды“» – моменты, когда воздействие проблемы не было столь сильным, или человек мог с ней справиться. В тоже время, отделяя человека от проблемы, практика экстернализации не отделяет его от ответственности за действия, способствующие ее поддержанию. Напротив, принятие ответственности и обретение большей способности к действию является одним из последствий экстернализации. У клиента есть ощущение власти над своей проблемой, ощущение, что он хозяин своей жизни, а также ощущение своей способности изменить свое поведение и найти альтернативные варианты [4].
Итак, прежде чем мы погрузимся в исследование повествовательных способов работы нарративного практика, хотелось бы кратко охарактеризовать наративную практику:
- – нарративная практика стремится быть уважительным, не обвинительным подходом к оказанию психологической помощи, которая ориентируется на людей как экспертов в их собственной жизни;
- она рассматривает проблемы отдельно от людей и предполагает, что люди обладают всеми необходимыми навыками, компетенциями, убеждениями, ценностями и способностями, которые помогут им изменить свои отношения с проблемами в их жизни;
- нарративный практик любопытен и готов задавать вопросы, на которые он действительно не знает ответа;
- существует множество возможных направлений терапевтической беседы, и нет какого-либо единого правильного направления беседы;
- клиент играет значительную роль в определении направления терапевтической беседы [7].
Мне хотелось бы особо подчеркнуть, что человек, обратившийся за помощью к нарративному практику, играет важную роль в направлении терапевтической беседы. Нарративный практик стремится понять, что представляет интерес для клиента и как их беседа соответствует предпочтениям клиента. Он заинтересован в объединении с людьми, чтобы исследовать истории их жизни, истории их отношений, их последствия, их значения и контекст, в котором они возникли и сформировались. То, что нарративный практик предлагает клиенту на выбор несколько вариантов дальнейшего пути разговора, полагая, что человек может осознать, какое направление для него важнее, подтверждает право клиента на первичное авторство собственной истории, его способность влиять на собственную жизнь прямо здесь и сейчас. А нарративный практик не навязывает направление разговора, которое ему самому интересно, тем самым проявляя неэкспертную позицию. Например, нарративный практик часто спрашивает: «Как вам нравится этот разговор? Будем ли мы продолжать говорить об этом, или вам будет интереснее?? ? Мы о том говорим, о чем важно было бы поговорить, или мы
Майкл Уайт [5], опираясь на идеи Л. С. Выготского, описывал нарративную практику как работу в зоне ближайшего развития: человек движется от известного и привычного (то есть от уровня актуального развития) к тому, что возможно узнать. Это пространство – между известным и привычным и тем, что возможно знать – и есть зона ближайшего развития. Но для того, чтобы это пространство пройти, необходимо построить «систему опор», чтобы «шаг» от известного и привычного к возможному не был непреодолимым для человека. В ситуации, когда клиент отвечает на вопрос терапевта молчанием, или говорит «я не знаю», нарративный практик не рассматривает это как «сопротивление клиента», а считает, что последний заданный вопрос оказался вне зоны ближайшего развития – или потребовал слишком большого «прыжка». Соответственно, это ответственность нарративного практика. В этом случае он говорит: «Похоже, что последний вопрос, который я задал, был неудачным. Вы позволите мне забрать его обратно и переформулировать?». Такой подход приводит к тому, что в нарративной практике отсутствует понятие «сопротивление клиента». Только там есть сопротивление, где есть давление. Если психолог не «подталкивает» разговор в определенном направлении, то сопротивления нет [2].
Важно также отметить, что жизнь людей состоит из множества событий. Некоторые из этих событий запоминаются, некоторые нет, некоторые сохраняются всеми членами семьи, а другие остаются личными. Но события не просто сохраняются как отдельные эпизоды жизни, обычно люди объединяют эти события в определенную последовательность, разворачивающуюся во времени. Так возникают сюжеты, через призму которых событиям придается смысл и возникает сюжет истории [3].
Люди решают обратиться к психологу, когда испытывают трудности или проблемы в своей жизни. При встрече с психологом они часто начинают с того, что рассказывают ему о многих событиях в жизни той проблемы, для решения которой они обратились за помощью. Обычно они также объясняют смысл и значение, который они придали этим событиям. Например, родители подростка (назовем его Дима), который постоянно устраивает драки в школе, могут так рассказать об этом: «Мы очень беспокоимся о сыне, потому что он постоянно дерется, мы пытались его остановить, но он просто не хочет. Когда он был маленьким мальчиком, ему не уделяли много внимания, потому что его мать была очень больна. С тех пор Дима постоянно попадает в неприятности в школе. Он постоянно затевает драки, чтобы привлечь к себе внимание людей».
В этот момент родители Димы вспоминают множество эпизодов, дополняющих целостность картины, которую каждый из них пытается создать, чтобы донести до психолога трудность этой ситуации. И эта картина, эта история важна для них. В этой истории представлена ноша, которую несут люди, пришедшие к психологу, и сила, которую они проявляют на этом пути.
В этой истории драчливость подростка была интерпретирована как означающая, что он «ищет внимания». Этот конкретный смысл (или доминирующий сюжет) возник в результате объединения многих других событий в прошлом, которые соответствовали этой интерпретации. По мере того, как мальчик становился все больше и больше заметным в соответствии с этой историей, все больше и больше событий, которые поддерживали эту историю «поиска внимания», стали выбираться из всего потока событий. Чем больше событий добавлялось к этому сюжету, тем сильнее становилась история Димы как «искателя внимания». Чтобы рассказать эту конкретную историю, некоторые события из настоящего и прошлого были выбраны и объяснены, чтобы соответствовать выводам, к которым пришли его родители. При этом некоторые события были отобраны и получили привилегию быть рассказанными, поскольку они интерпретировались в соответствии с сюжетом «поиска внимания». В то время как другие события (которые не подходили к Диме, как «требующего внимания») оставались невысказанными, были забыты или признаны случайными. Исключения из истории о «поиске внимания», то есть те события, которые могли бы не соответствовать истории о «поиске внимания», стали менее заметными. Все сложности и противоречия жизни Димы были упрощены до понимания того, что он «искатель внимания».
На первых встречах с клиентами психологи часто слышат истории, подобные той, что описана выше, о проблеме и о тех смыслах, которые были достигнуты в связи с ней. Эти выводы и интерпретации, сделанные перед лицом невзгод, часто состоят из того, что нарративные практики называют «тонким описанием». Тонкое описание оставляет мало места для сложностей и противоречий жизни. Оно оставляет мало места для того, чтобы люди могли сформулировать свои собственные конкретные выводы для своих действий и контекста, в котором они произошли. Например, в вышеприведенной истории описание поведения Димы как «искателя внимания» было очень тонким. Оно было порождено другими (как это часто бывает с тонкими описаниями) и оставлял мало места для движения. Это тонкое описание действий мальчика (поиск внимания) затемняет многие другие возможные значения. Возможно, его драки в школе были больше связаны с отстаиванием справедливости, или защитой друга, который слабее, или с утверждением себя в качестве лидера в классе. Тонкое описание «поиска внимания» потенциально может оставить подростка изолированным и оторванным от родителей и сверстников, в то время как альтернативные описания могут открыть другие возможности.
Часто такие тонкие описания действий/идентичностей людей создаются другими – теми, кто обладает способностью определения в конкретных обстоятельствах (например, родители и учителя в жизни детей). Мы привыкли к тому, что все вокруг классифицируется по различным основаниям и сопоставляется с нормами, и воспринимаем это как уже само собой разумеющееся. Это привело к тому, что представление людей о себе тоже стало объективированным, так люди нередко оценивают сами себя и других как «некомпетентных», «неадекватных». Да и сами психологи достаточно часто рассматривают человека как «дисфункционального», «проблемного», «трудного». Например, «А, ну понятно, у него же шизоидность», что человек имел в виду, когда это сказал? И если спросить, кто что понял (хотя поначалу все могут закивать головами в знак согласия), то можно убедиться, что у всех будет разное понимание. Например, один поймет, что человек, про которого сказали, что у него шизоидность, сильно погружен в себя, замкнут и «сам себе на уме», другой – что он тяжело вступает в контакт с другими, третий – еще
Тонкое описание часто приводит к тонким выводам об идентичности людей, и это имеет много негативных последствий, и приводит, как это ни печально, к еще большему усугублению проблем. Например, поскольку действия Димы были тонко описаны как «поиск внимания», он быстро стал рассматриваться как «искатель внимания». Этот тонкий вывод о подростке как личности оказывал негативное влияние не только на его отношение к самому себе, но и на отношения между ним и его родителями.
Тонкие выводы часто выражаются как истина о человеке, который борется с проблемой и своей идентичностью. Человек с проблемой может быть понят как «плохой», «безнадежный» или «нарушитель спокойствия». Эти тонкие выводы, обескураживают, лишают людей силы, потому что они основаны на понятиях слабости, дисфункции или неадекватности. Можно привести примеры многих из таких тонких выводов, которые люди озвучивают у психолога: «это потому, что я плохой человек», «я наверное, не совсем нормальный, со мной
Нарративные практики, столкнувшись с кажущимися ошеломляющими тонкими выводами и проблемными историями, заинтересованы в беседах, которые ищут альтернативные истории. Но не просто любые альтернативные истории, а истории, которые идентифицируются человеком, как истории, с которыми он хотел бы прожить свою жизнь. Нарративный практик заинтересован в поиске и создании историй идентичности, которые помогут людям вырваться из-под влияния проблем, с которыми они сталкиваются.
Точно так же, как различные тонкие описания и выводы могут поддерживать проблемы, альтернативные истории могут уменьшить влияние проблем и создать новые возможности для жизни.
Например, для подростка, о котором говорилось выше, исследование альтернативных историй его жизни может создать пространство для перемен. Это не будут истории о том, как он искал внимания или был проблемным ребенком. Вместо этого они могут состоять из рассказов о решимости на протяжении всей его истории, или рассказов о том, как он преодолевал трудности в более ранние периоды своей жизни, или о том, как он сам уделяет внимание
Беседа пересочинения (Re-authoring) предлагает людям делать то, что они обычно делают – то есть связывать события своей жизни в определенной временной последовательности в соответствии с темой (или сюжетом). Тем не менее, в этой деятельности людям помогают выявить наиболее забытые события их жизни – уникальные эпизоды или исключения – и поощряют принимать их в альтернативные сюжетные линии.
Уникальные эпизоды или исключения обеспечивают точку входа в альтернативные сюжетные линии жизни людей, которые в начале этих разговоров становятся видимыми как едва заметные следы, полные пробелов и не имеющие четкого названия. Во время этих бесед нарративные практики выстраивают каркас из вопросов, которые побуждают людей заполнить эти пробелы. Это своеобразные строительные леса, которые помогают людям использовать свой жизненный опыт, свое воображение и свои ресурсы для создания смысла, и которые вызывают их любопытство. В результате альтернативные сюжетные линии жизни людей уплотняются и более глубоко укореняются в истории, пробелы заполняются, и эти сюжетные линии четко обозначаются. Майкл Уайт подчеркивает, что «людям становятся любопытны, интересны остававшиеся прежде без внимания аспекты их жизни и взаимоотношений, их поражает, как в процессе беседы эти ранее незаметные линии их истории становятся все более значимыми, „укореняются“ в прошлом и образуют фундамент для новых действий, направленных на разрешение их проблем и сложных жизненных ситуаций» [5, с. 77]. Кроме того, разрабатывая каркас строительных лесов для создания альтернативных историй, нарративные практики, опираясь на идеи Джерома Брунера, обращаются к вопросам «ландшафта действия» (события, связанные последовательно, во времени и в соответствии с темой/сюжетом) и «ландшафта идентичности» (он же ландшафт смыслов, или ландшафт сознания): «Ландшафт действия – это «материал» истории, он состоит из последовательности событий, составляющих сюжет, и фабулы. Ландшафт сознания состоит из того, что вовлеченные в действие люди знают, думают, чувствуют или не знают, не думают, не чувствуют» [5, с. 92].
Так, обнаружив какое-либо событие, мысль или чувство, выбивающиеся из проблемно-насыщенной истории, нарративный практик пытается узнать о них как можно больше. Его вопросы часто начинаются с «кто», «что», «когда», «где», и уникальный эпизод, таким образом, насыщается деталями. Нарративный практик пытается выявить и понять все мельчайшие подробности, касающиеся уникального эпизода. Например: где вы были, когда это случилось? Вы были один или с
Далее нарративный практик предлагает клиентам исследовать или приписать смыслы описанным уникальным эпизодам. Хотелось бы подчеркнуть, что люди чаще отвечают на вопросы о ландшафте идентичности, делая выводы о своей идентичности на основе хорошо известных структуралистских категорий идентичности, таких как потребности, мотивы, черты, сильные стороны, недостатки, ресурсы, свойства, характеристики и так далее. Эти структуралистские выводы об идентичности неизменно дают слабую основу для понимания того, как жить дальше. По мере дальнейшего развития бесед пересочинения у людей появляется возможность делать выводы об идентичности, основанные на хорошо известных неструктуралистских категориях идентичности – намерениях и целях, ценностях и убеждениях, надеждах, мечтах и видениях, обязательствах по отношению к образу жизни и так далее. Именно в контексте развития этих неструктуралистских выводов об идентичности люди находят возможность постепенно дистанцироваться от своей жизни, и именно с этой дистанции они получают знания о том, как действовать дальше. Именно с этого расстояния люди находят возможность для более значительных драматических встреч со своей собственной жизнью и для дальнейших шагов в «обживании» своего существования. В таком исследовании выявляется, что уникальные эпизоды значат в терминах человеческих желаний, намерений, убеждений, надежд, ценностей, качеств, планов, решений, способностей, целей и пр. Задаваемые при этом вопросы называются вопросами ландшафта идентичности. Например: «То, что вы рассказали,
С этими идеями об альтернативных историях, ключевым вопросом для нарративных практиков становится следующий: как мы можем помочь людям вырваться из тонких умозаключений и заново создать новые и предпочтительные истории для их жизни и отношений?
Джилл Фридман и Джин Комбс подчеркивают, что нарративные практики заинтересованы в работе с людьми, чтобы «порождать и „уплотнять“ истории, которые не поддерживают или подтверждают проблемы. Как только люди начинают заселять и переживать эти альтернативные истории, результаты выходят за пределы решения проблем. В рамках новых историй люди могли переживать новое представление о себе, новые возможности во взаимоотношениях и новое будущее» [6, с. 16].
Однако, чтобы освободиться от влияния проблемных историй, недостаточно просто переписать альтернативную историю. Нарративные практики заинтересованы в том, чтобы найти способы, с помощью которых эти альтернативные истории могут быть «насыщенно описаны». Нарративные практики понимают противоположность «тонкого описания» как «насыщенное описание» жизни и отношений.
Переписывание истории активизирует усилия людей по пониманию того, что происходит в их жизни: что именно произошло, как это произошло и что все это значит. Таким образом, эти беседы способствуют драматическому воссоединению с жизнью и историей и дают людям возможность жить своей жизнью и своими отношениями более полно. По мере своего развития беседы пересочинения создают условия, при которых люди могут шагнуть в ближайшее будущее ландшафта действия своей жизни. Вводятся вопросы, побуждающие людей генерировать новые предложения действий, отчеты об обстоятельствах, которые могут благоприятствовать этим предложениям действий, и прогнозы относительно результатов этих предложений. Редко эти вопросы вводятся раньше, чем насыщенная разработка выводов ландшафта идентичности. Майкл Уайт пишет, что «в процессе перерассказывания историй мы предлагаем людям двигаться по обоим ландшафтам (действия и смысла) – размышляя над тем, что могут означать альтернативные события на ландшафте действия, и, решая какие из этих событий в наибольшей степени совпадают и отражают предпочитаемые характеристики, мотивы, убеждения и пр. Таким образом рождаются альтернативные ландшафты действия и идентичности» [8, с. 31].
Множество различных вещей могут способствовать тому, чтобы альтернативные истории были «насыщенно описаны» – не в последнюю очередь потому, что они порождены человеком, о жизни которого идет речь. Насыщенное описание предполагает артикуляцию в мельчайших деталях сюжетных линий жизни человека. Если вы представляете себе, что читаете роман, то иногда история насыщенно описана – мотивы героев, истории их жизни переплетаются с историями других людей и событий. Точно так же нарративные практики заинтересованы в том, чтобы найти способы для того, чтобы альтернативные истории жизни людей были насыщенно описаны и переплетены с историями других людей.
Способы соавторства альтернативных историй, то, как они рассказываются и кому, – все это важные соображения для нарративных практиков.
Список литературы
- Брунер Дж. С. Жизнь как нарратив // Постнеклассическая психология. Журнал конструкционистской психологии и нарративного подхода. — 2005. — № 1 (2). — С. 9-30.
- Кутузова Д. Введение в нарративную практику // Журнал практического психолога. — 2011. — № 2. — С. 23-41.
- Москвичев В. В. Нарративная терапия: реализация практики уважения // Психологическая наука и образование. — 2010. — Том 2. — № 5.
- Степанова Л. Г. Нарративная практика: потенциал экстернализирующих бесед // Диалог. — 2019. — № 6. — С. 35-42.
- Уайт М. Карты нарративной практики: Введение в нарративную терапию. — Москва: Генезис, 2010. — 326 с.
- Фридман Дж., Комбс Дж. Конструирование иных реальностей: история и рассказы как терапия. — Москва: Класс, 2001. — 368 с.
- Morgan A. What is narrative therapy?: an easy-to-read introduction. — Adelaide: Dulwich Centre Publications, 2000.
- White, M. Re-Authoring Lives: Interviews and Essays. — Adelaide: Dulwich Centre Publications, 1995.